Какой была подгора в 18-м веке

           ( попытка напомнить как в очень далёкие времена складывался Тобольск)

Какой же была подгора Тобольска аж в 18-м веке, а даже ещё и раньше? А была она деревянная, абсолютно одноэтажная, не считая доминант множества деревянных церквей, с восточными караван-сараями, хаотичной застройкой (ну ,как и сейчас пригороды Токио ) ,базарами , мастерскими, домами-усадьбами и иноземными слободами и т.д. С чего же начать разговор? Конечно с того, из чего всё это было построено – из дерева, основного строительного материала тех времён. Дело в том,что севернее Тобольских мест и тем более дальше на Север, рос уже не такой хороший лес (в основном осина) из которой строить было плохо. А южнеенас, вплоть до Омска и до казахских степей, росла одна берёза, строения из которой приходили в негодность уже через пятьдесят лет. Из кирпича же в Сибири тогда ничего не строили… Зато у нас строительного леса было в изобилии: здесь и липа и сосна и лиственница и кедр!!!

       Нельзя говоря о Тобольске того времени умолчать о дереве, о «…том срубленном дереве, которое продолжает свою жизнь в венцах жилых домов? Ведь эти деревянные срубы составляют живое окружение, среди которого возникали храмы и хоромы, а они основа в ткани старого города. Что же станет с любой тканью без основы.Она рассыплется, и тогда изысканные белокаменные украшения, выпав из при­вычной строительной материи, не станут ли только фрагментами, только диковинными безделушками... Разъясним ситуацию. Наша Избушка (которыми в основном тогда застроен Тобольск) — редчай­ший типологический долгожитель, она словно смеется над временем, и можно только удивляться, как ее распространенность легко совмещается с архаично­стью. Да вы сами сразу убедитесь в этом, стоит толь­ко понять конструктивную схему ее древнего прото­типа — избы клетью.

А пока необходимо пояс­нить, что клетская изба нас интересует как исток на­родного зодчества в Сибири. Именно так и выглядели те первые рубленые постройки, которые принесли в Сибирь русские переселенцы с Европейского Севера.Принесли они ещё с собой свой плотничий опыт, традиции, ве­ками выверенные образцы. Ну, может, и топоры при­хватили, а уж дерева в сибирских лесах было не зани­мать. Для избы выбирали кондовую мелкослойную сосну с плотной древесиной или лиственницу. Впрочем, лиственница по своей устойчивости к воде — настоя­щий «деревобетон», ее пускали на самые ответствен­ные части — нижние клади. Ведь наши деды строили без фундаментов: полы подклетов «мостились по кладям».

Еловое дерево легко загнивает, вот почему из ели ладили многочисленные детали интерьера. Встроен­ные лавки, полати, детская колыбель — все в русской избе хранило тепло дерева, ласкало глаз естествен­ным цветом, а руку — касанием: о дерево больно не ушибешься. Так рукотворная культура сибиряков вы­растала в нерасторжимом единстве с природой, не­посредственно из нее выходила.

Надо ли объяснять, почему среди разноязыкой массы первых переселенцев в Сибирь именно поморы утвердили здесь свой тип жилья? Не потому ли, что в суровом климате Сибири так много созвучного с Европейским Севером? Изба — само слово это в ис­конном своем смысле («истба» кажется, от «истопки», от понятия «топить») словно уже отогревало человека в лютую непогоду. Толстые бревна отлично сохраняли печное тепло. Жилую избу часто ставили на подклет — повыше от сырости, от снежных заносов, а хозяйственные постройки и бани возносили на столбах (так что избушка на курьих ножках — не такое уж измыш­ление фантазии).

Все в этом жилище призвано служить человеку. В подклете держали скот или хранили съестные при­пасы. Двускатная крыша противостояла снежным заносам, ее пологий уклон хорошо задерживал снег,— значит, зимой возникала дополнительная теплоизоляция. А как тесно лепились к избе хозяйственные по­стройки, компактно объединяясь под общей крышей,— опять же не из планировочного каприза, но из сообра­жений целесообразности и удобства: в любую непо­году крестьянину приходилось выходить к скоту, А как спасительна благодатная прохлада избы в июльский зной!

Поистине долго живет только то, что хорошо слу­жит! Ни в каких сокрушительных тобольских пожарах не смогла сгореть традиция клетской избы. Правда, уже на посадах и слободах XVII века «изба» и «клеть» совпадали в самом простейшем слу­чае. Росла семья, стены одной клети становились ей тесны — и рядом прирубали вторую, третью. Клеть к клети. Возникала развернутая по горизонтали ком­позиция «двойни», «тройни» — с характерным ритми­ческим рисунком крыш. Двускатная кровля (палаткой) настолько определяла облик клети, была так от нее нераздельна для строителя, что выходило: сколько клетей в избе, столько и крыш.

Изба со связью, пожалуй, следующий шаг в соз­нании народных зодчих. Теперь уже две клети (или две стопы), связанные через сени, объединялись в единое целое общей кровлей. «Двор софейского пономаря, а в нем хором: изба, против избы клеть, да промеж избы и клети сенишка»,— доносит до нас строительную схему «роспись» тобольских домов середины XVII века. Здесь мы встречаем четкое разграничение терминов: клетью (против избы) называется помещение без печи — оно могло слу­жить амбаром и летней спальней.

И словно вторя «росписи», отзываются дома на сегодняшней улице. Избам со связью можно счет по­терять... Правда, здание может иметь и двойную (пе­рекрестную) связь, и осложняться в плане различны­ми прирубами — это не меняет ситуацию. Традиции русских плотников оказались так живучи, что по ним можно проследить историю культурного освоения Сибири буквально с первых шагов...

И тут придется сделать небольшое отступление... о топоре. Знаете ли вы, что топор был единственным и универсальным инструментом плотника в древней Руси? Пила известна в Сибири еще с допетровских времен, но местные плотники упорно предпочитают топор, и до сих пор выжили избы, целиком сооруженные од­ним только топором. Сразу хочется сказать: потому именно и выжили! Благодаря топору выжили и про­стоят еще неведомо сколько!

В самом деле, вы только представьте: плотничьи артели отказываются от пилы даже при поперечной рубке дерева! Что это — из упрямства? Или силушку некуда было приложить? Секрет прост: если пи­лишь — идет разволокнение древесины на спиле, такое бревно потянет в себя влагу. А если срезать топором, как гигантским ножом, поры дерева закрываются, теперь оно неподвластно сырости, а значит, и вре­мени.

Вот мы говорим, что рубленая стена совмещала в себе и конструктивные качества (была несущей), и декоративные. Да ведь не любая же рубленая стена пластически выразительна, а только та, где ремесло рубки доведено до предельного совершенства, где венцы так плотно прилегают друг к другу, что зазо­ров и не сыщешь. И опять вопрос: почему же в све­жем современном срубе плотники не достигают такого качества работы? И опять секрет прост. Прежний мастер знал материал досконально. Знал, когда и где рубить лес для избы. Знал, когда строить (обычно в конце весны). Знал, как у него пойдет усадка дере­ва при высыхании сруба — и это самое главное. Вот тут-то он был виртуозом: чувствовал, как припазовывать, какого именно размера рубить чашу.

И все — топором!..».

Теперь расскажу вам о стихийности застройки Тобольска того времени.Ведь тогда под горой почти не было улиц. Дома строили по другому принципу-принципу свободной планировки. «Прежде всего, что такое свободная планировка? Полагали, что она связана с усадебным типом за­стройки и что в основе ее лежит принцип стихийно­сти. И потому регулярная (правильная) планировка, которая придет на смену свободной с начала XVIII века, вместе с реформами Петра I ,— более высокий этап культуры...

Но все оказалось не так-то просто. По мнению Алферовой, ни о какой стихийности в средневековом русском городе и речи быть не может. Город плани­ровался так, чтобы каждая усадьба в нем непремен­но была связана с природой и доминантами. Ни­кто никому не должен мешать видеть природу! — вот главная заповедь свободной планировки, и для соблюдения ее предписывался целый свод правил, ограничений, регламентаций. «Каждый житель в го­роде может не допустить строительства на соседнем участке, если новый дом нарушит взаимосвязи... жи­лых сооружений с природой, морем, садами, общест­венными постройками и памятниками».

Скажем, было предусмотрено: если корни вашего дерева попадают на усадьбу соседа, он имеет право их обрубить. Деревья не должны закрывать «прозор» (вид) на церковь или реку.

Выходит, свободная планировка означает вовсе не абсолютную свободу, не планировочный хаос, а последовательную ориентацию на определенные цен­ности. Только это другие ценности, чем в «регуляр­ном» городе. «Прозоры», или видовые перспективы на луга, перелески, реку, признаются в сознании древних градостроителей высшим благом.

И тут придется пояснить, что эта устойчивая тра­диция восходит к «Закону градскому», известному на Руси по крайней мере с XIII века, а тот в свою очередь — к античному законодательству, которое пришло к нам через Византию. Закон этот свято вы­полнялся еще со времен Киевской Руси, а к середи­не XVI века его положениям неукоснительно следуют в градостроительной практике через систему при­казов.

Стало ясно, что и размер города регламентировал­ся, и регламентировались высотные соотношения его храмов. В идеале их надо было поставить на таких высотных отметках, привести в такую систему, чтоб из каждого двора можно было просматривать все доминанты.

Считалось, что небольшим городом легче управлять. Опти­мальной расчетной единицей в сметах городов обычно была ты­сяча человек мужского пола (а всего 5—6 тысяч человек).

Никто никому не должен мешать видеть природу и храмы! Легко сказать! Но представьте, как слож­но этого добиться в планировочной системе, как много надо учесть, предусмотреть, продумать. Какая уж тут стихия!

Вот почему Алферова считает регулярную застрой­ку более простой в исполнении. Вот почему, очевид­но, с таким трудом пробивались идеи регулярной за­стройки сквозь вековой опыт народа, сквозь толщу его привычек и идеалов...

Пожалуй, главное своеобразие тобольской Подгоры в том, что принцип регулярной планировки осущест­влен здесь только в пределах транспортной целесо­образности. Правильная сетка улиц отнюдь не была жесткой, и где местность диктовала свои условия — речка ли бежала, овражек ли возникал,— там проект­ный план легко приспосабливался к ландшафту. Ценность «Прозоров», освященных древней традици­ей, была так велика в сознании русских строителей, что ради гармонии (красоты вида или любования храмом) не то что пренебрегали геометрией, но не превращали ее в догму.

Тобольск к тому времени, когда план регулярной его застройки был утвержден в Петербурге (1776 г.), являлся центром губернии, и губернатор Чичерин много и бесплодно хлопотал по поводу внедрения в практику новых строительных принципов. Время от времени Чичерин пускал в ход через полицеймейстера систему штрафов, но дело с места не сдвигалось: упорно ставили усадьбы по-старому, игнорируя вся­кое понятие о «регулярной» улице. Осуществить про­ектный план казалось нереальным.

И тут случился «большой пожар» (1788 г.). То­больск пожарами не удивишь, и он горел такое коли­чество раз, что при желании можно его историю пред­ставить как историю погорельцев, возрождающихся из пепла. Но этот пожар, случившийся уже во време­на наместничества, превзошел все масштабы, пожрав почти все дома, и бедные горожане рыли земляные пещеры вПанином бугре, чтоб как-то выжить.

Казалось бы, и в средневековом городе социальное расслоение прочитывается довольно четко: в кремле и около кремля живет феодальная аристократия (вое­вода, дьяки, дворяне), а дальше, на посадах,— ре­месленный люд, стрельцы, «всякого чина жители». Однако к концу XVIII века лестница сословий в городе несколько изменилась. Теперь особо заметное место в социальной иерархии занимала купеческая верхушка. Естественно, что ей полагалось и почет­ное расселение.

По генеральному плану застройки, утвержденно­му Екатериной II в 1784 году, на нижнем посаде во­круг деревянного гостиного двора предписывалось строить только каменные двухэтажные дома, что было по карману только именитому купечеству. Кста­ти, строительство каменных особняков поощрялось самыми большими наделами усадеб (каждая разме­ром 20X40 сажен). Так вокруг гостиного двора на нижнем посаде начал формироваться торговый центр.

Строительство деревянных домов на каменных фундаментах поощрялось уже меньшим участком (20X30 сажен), и усадьбы нарезались вдоль улиц под горой. За Знаменским монастырем можно было получить еще более скромные наделы, а еще даль­ше, на окраине города,— и того меньше. И уж бед­нота могла себе позволить самые обычные рубленые избы.

Тут явно виден принцип сословной центричности: чем бедней, тем дальше от центра, с глаз долой. Но еще бросается в глаза и то, что эти «большие проезжие» — Троицкая, Вознесенская и Петропавлов­ская улицы (на горе) и Архангельская, Рождествен­ская, Благовещенская — под горой — это именно радиальные лучи, ориентированные на кремль.

Итак, сетка улиц — память о том плане регуляр­ной застройки, который удалось осуществить в То­больске после «большого пожара». Но ведь весь ан­самбль нижних приходских храмов и главенствующе­го над ними кремля — наследие свободной планиров­ки. Стало быть, геометризм улиц вовсе не отменил перекличку белокаменных солистов или — точнее го­воря — не исказил высотные соотношения вертикалей.

Не оттого ли Тобольск так уютен? За явными элементами геометрической правильности и рациона­лизма в нем сквозит чрезвычайная живописность жизненного пространства. Оно податливо лепится, следуя мягким контурам природного рельефа, откры­тое даже самими правильными своими лучами — «прозорами» — всем стихиям.

И все-таки в этой непринужденной свободе есть своя вершина и все невольно устремлено к ней: и взгля­ды, и лучи улиц, и взвозы. Конечно, это кремль!!!».

Но не о кремле тобольском у нас сегодня речь!!!А о любимой нашей Подгорушке… «…Если не праздно гулять по старым тобольским улочкам, а напряженно вглядываться в лица домов, ворот, всматриваться в резные детали, в форму во­достоков или кронштейнов, можно бесконечно удив­ляться тому, как образцы вкуса и меры соседствуют здесь. Как в пределах одного квартала встречаются века: например, «изба со свя­зью», и более поздний тип крестового дома, и массив­ные композиции конца XIX века. Конечно, подлинных домов 18-го века осталось в Тобольске ой как немного,однако сохранились похожие на них, построенные по существовавшей тогда плотницкой традиции!

В древнем рубленом Тобольске избы ничем не отличались от сельских ни по типу жилища, ни по ориен­тации в пространстве. Вспомните, как было на поса­дах: в улицу (на проезжую дорогу) смотрели бани, заборы, а если дом, то чаще всего торцом. И уж ко­нечно, никто не заботился о том, чтоб дома — даже если они и «смотрели» в улицу — выравнивались по одной красной линии. Это усадебный тип застройки, где жилье составляет с хозяйственными службами слитный комплекс: «Дворового строения изба черная, другая белая, промежими сени. Под сенмианбар да хлев, под бе­лой избой анбар же. Крыльцо с забором и кровлей. Во дворе ж погреб копаный, две стаи, конюшни и баня. Двор забран заплотом» — вот образец зажиточ­ной усадьбы начала XVIII века. Да, мы опять видим ту же «избу со связью» на подклете. Но сейчас нам гораздо важней уловить другое: дом стоит внутри усадьбы, огороженной заплотом. И что лицо усадьбы — это ворота с калиткой»…

…Теперь поговорим о том, как строили тогда дома в тобольской Подгоре. «…Строили жилища в наших местах нередко из кедра, а в Восточной Сибири и на Алтае – из лиственницы и пихты. Однако основным и наиболее распространенным строительным материа­лом, идущим «для домашнего строения и на прочие надобности», была cocна. «Дом соснового леса» обычно отмечается в много­численных актовых документах. Нередко при его строи­тельстве использовали различные породы деревьев, учитывая их свойства. Так, жилую часть сруба ставили из сосны, а нижние венцы — из лиственницы или пихты, менее поддающихся гние­нию; кедр, имеющий гладкую древесину, шел для отделки.

Бревна в венцы (по-сибирски — «ряды») соединяли с выпу­ском концов «в угол», иначе — «в обло», или «чашу». Это один из наиболее древних способов рубки, известных русским плот­никам . В Сибири он получил широкое распространение, так как выступающие при подобном соединении концы бревен предохра­няли углы сруба от промерзания, что было весьма существенно в суровых климатических условиях. Известны были и другие при­емы рубки, например «в замок», но они применялись редко, особенно в крестьянском строительстве.

Нижние венцы дома , как правило из лиственницы, клали прямо на землю. Дома имели деревянный пол, который настилали из колотых бревен, имевших широкое упо­требление в строительстве того времени. Потолок делали из тол­стых цельных бревен — «кругляков».наиболее распространена была двухскатная кровля «на самцах» — одна из древних форм. Судя по описаниям XIX в., у русских Сибири такая кон­струкция крыши тоже считалась самой древней. «Самцами» по­всеместно называли бревна фронтонов, которые, постепенно уко­рачиваясь к верху, являлись продолжением передней и задней стен дома. «Самцы» плотно пригонялись друг к другу и скрепля­лись между собой деревянными шипами. Бревенчатые фронтоны и связывающие их слеги составляли остов «самцовой» кровли, заканчивающийся верхней «князевой» слегой, составлявшей ребро крыши.

Самым распространенным кровельным материалом было дерево. В XVII—XVIII вв. дома чаще всего крыли тёсом. Тесины («тесницы») —толстые до­ски — вытесывали топором. Из одной половинки бревна полу­чали только одну тесницу.

Проемы для окон и дверей, чтобы сохранить тепло, делали небольшими. Преобладали волоковые окна, вырубленные в одном или в двух смежных бревнах. В небольшой раме они закрывались задвижной доской. Кроме нескольких волоковых, в доме могло быть одно-два колодных окна. Например, четыре волоковых, одно а колодное или три волоковых и одно колодное и т. д.Колодные окна имели массивную раму («колоду»). В нее вставляли «окон­ницы» («окончины») с различными пропускающими свет материалами. Наиболее распространены были окна слюдяные, пропускавшие больше света. Слюда хорошего качества, так называемая белая или чистая, по прозрачности приближалась к стеклу, но она быстро изнашивалась через три-четыре года начинала вывет­риваться и мутнеть. Особую ценность имели более прочные и надежные слюдяные оконницы, когда слюда вставлялась в специально сделанные железные пере­плеты. Их покупали готовыми на ярмарках, куда привозили из Европейской части страны. Иметь такие окна могли позволить себе только очень богатые горожане.

Двери сбивали из толстых плах (в вершок и более толщиной)! Дверные проемы делали ниже человеческого роста, с высоиим порогом для сохранения тепла в помещении. Внутреннее устройство избы, судя по отдельным замечаниям, встречающимся в документах того периода, было севернорусского типа. По всей вероятности, постепенный переход к кирпичным печам, топившимся «по-бедому». нячался в Сибири с конца XVII — в начале XVIII в..».

Как же менялось пространство дома со временем? «…Много места в доме занимала русская печь. Внутренняя планировка избы повсеместно была одинаковой. При входе в избу стояла «с одной стороны печь с голбцем или деревянным из досок возвышением, служащим продолжением печи. Часть избы перед печыо, как и в Евро­пейской части страны, называлась «куть».

Основная часть избы была больше кути. Особенно большое внимание обращалось в ней на оформление переднего угла — са­мого почетного места в избе. Здесь стоял стол, величина которого, писал А. Худяков, «была соразмерна с числом жильцов»; там же смыкались массивные, врубленные лавки, «шириной 8 или 9 вершков». Над столом, на боковых и угловых полках — «божницах» — стояли иконы. В праздничные дни стол покрывали скатертью, а божницу украшали ветками хвойных деревьев, чаще всего пихтой.

Обязательным элементом избы были полати, которые насти­лали над входной дверью от печи до стены на высоте 2 1/2 ар­шина от полу. На полатях обыкновенно отогревается человек, перезябший в морозное время дальнего переезда, там же спят некоторые из семейства, туда же кладут часть одежды. Всходят на полати по приступкам, сделанным подле печи.

С распространением в Сибири домов с двумя или несколькими «покоями» горожане стали выделять парадную комнату, которая у русских повсеместно называлась горницей. Клети, как полужилое, полухозяйственное помещение, уступают место горницам. Название «горница по мнению иследователей, проводивших археологические раскопки в Европейской части страны, произошло-от слова «гор­ний» — верхний . Она всегда строилась на , подклете и была верхним помещением .Это подтверждают и .сибирские актовые и другие материалы. Горница могла стоять рядом с избой или через сени от нее. Возможно, горница развилась , из клети. Об этом свидетельствует ее названия: горница, незнающая печи, именовалась «холодной горницей» или «клетью». В пер­вой половине XIX в. в Сибири еще встречались холодные, гор­ницы, но чаще горница имела отдельную русскую печь. При этом если в избе заслонки были, как правило, железные, то в гор­нице—более ценившиеся чугунные.

Уже в конце 18-го века изба и горница по внутреннему устрой­ству мало отличались друг от друга. Так же как и в избе, в переднем углу горницы стоял стол, над ним помещалась божница, а вдоль стен тянулись лавки. Однако полатей в горнице не де­лали, и ее, как парадное помещение., старались устроить и обста­вить как можно лучше. Еще в XVIII в. путешественники отме­чали нарядное убранство горницы : «Почти у всех, кроме простой избы, есть еще нарядная горница и в ней слюдяные окна, ковром накрытый стол, чистые лавки, прекрасно убранные образа и всякая посуда, например, стаканы, чашки и пр.» Стол обычно окрашивали масляной краской, чаще голубой или красной, и закрывали его скатертью, а богатые жители — ковром. На божницу в горнице ставили образа в бога­тых окладах и ризах. В простенке между окон вешали зеркало с накинутым на него тонким холщовым («холстяным») полотенцем, обильно украшенным узорным тканьем или вышивкой. ( Иногда в горнице помещали лубочные картинки религиозного содержания.). Характерной особенностью сибирского жилища была его чи­стота и опрятность. Так, М. Геденщтрок в своих заметках о Си­бири отмечал, что в чистоте и опрятности сибиряки превосходят русских европейских губерний . То же самое подчеркивали другие исследователи. Дважды в год, к рождеству и пасхе, белили стены . «Внутри домов, — писал один из корреспондентов Рус­ского Географического общества, — чистота соблюдается до чрез­мерности, например, не вымыть пола к праздничному дню есть .почти преступление». Даже в избе редко можно было встре­тить загрязненный пол, но особенно следили за чистотой гор­ницы. Полы, столы, лавки мыли в доме каждую субботу, а перед наступлением больших праздников — с песком, а потом скоблили все лавки, столы, полати, полки, пол, потолок и стены. Все это промывалось очень тщательно, до появления палевого оттенка».

Интересно какими были тогдагородские дворы. «…Дворы городские тогда являлись целыми усадьбами.Усадьба подгорной части Тобольска 18-го века представляла собой комплекс жилых и хозяйст­венных построек, включая непосредственно двор или «дворовое место» и огород— «огородное место». На «дворовом месте» располагались жилые и хозяйственные постройки, на «огородном», кроме огорода, часто нахо­хлились колодец, баня, иногда сараи или амбары. Дворы Тобольских горожан занимали площадь примерно1000 кв.м. (дворовое место примерно300 кв. м., огородное место 900 кв. м.). Особо следует оговорить застройку в районах так на­зываемых бухарских юрт, где селились среднеазиатские купцы. Организованное пространство при юртах было меньше средней городской усадьбы и равнялось в двух описанных источником случаях 148 м. и 58,7 м. Воз­можно, это объясняется отсутствием при юртах «огород­ных мест». Т.к. бухарцы и татары говорили, что «… не позволят своим жёнам руки в земле пачкать». Однако при советской власти с её голодоморами, татары тоже стали заводить огороды...

Собственно «дворовое место» чаще всего было огоро­жено заплотом, тогда как огород преимущественно ог­раждался частоколом. Характерно, что термин «заплот», употреблявшийся на Русском Севере в XVI—XVII вв. для обозначения стены или ограждения, построенных техникой замета, не только был широко распространен в Сибири, но и сохранился вплоть до XXв. В источ­никах встречаются описания усадеб, где и двор, и ого­род забраны «в заплот». Как правило, такой тип ограды встречался у зажиточных горожан, дворы которых не­редко были мощеными и крытым.Конструкция ограды приемом замета (заплота) состояла из прясел. Такое прясло представляло собой два вертикально врытых в землю столба, в каждом из кото­рых со стороны другого столба выбирали паз. В эти па­зы вставляли затесанные и пригнанные «пальца» гори­зонтально уложенных бревен, которые клали одно на другое до нужной высоты. Такая ограда иногда называлась также лежачим тыном.

Забор должен был надежно защищать усадьбу не только от случайных нежелательных посетителей, но и от нередких в те времена преднамеренных нападений. Заплот и частокол в целом отвечали этим требованиям.

Во двор городской усадьбы входили через ворота. Как правило, ворота были ориентированы на проезжую улицу, переулок или заулок, т. е. ответвление от ули­цы. Иногда ворота делались с калиткой. Существуют до­кументальные материалы, из которых следует, что жи­лые помещения усадьбы могли выходить окнами и на проезжие улицы. Разумеется, приведенные примеры ни в коем случае не исключают возможности нахождения жилых помеще­ний внутри двора усадьбы или выхода на улицу глухих стен изб. На самом дворе, или «дворовом месте», нередко мощеном, а подчас и крытом (что зависело от имущественного положения дворовладельца), располагались жи­лые и хозяйственные постройки. При этом количество жилых строений зависело от достатка горожанина. В большинстве дворов горожан все-таки была одна жилая двух или трехкамерная постройка, чаще всего изба с сенями и клеть.

Кроме отапливаемых жилых помещений, о количе­стве которых дают представление книги сбора «подым­ных денег» с горожан, во многих усадьбах были и хо­лодные жилые постройки, используемые главным обра­зом в летний период. Такие неотапливаемые помещения именовались в источниках горницами и строились зача­стую на высоком подклете.К хозяйственным и вспомогательным постройкам в пределах усадьбы можно отнести клети, иногда на подклетах, которые летом служили жильем, а зимой ис­пользовались как кладовые. . В усадьбах тоболяков можно выделить такие хозяйственные строения: амбары хлеб­ные, амбары рубленые с перерубом, сараи крытые, сараи крытые и мощеные, скотские избы с сеньми, овины со всяким строением и поскотиной, погреба с напогребицей, погреба, находившиеся под клетью, бани, в том числе и с предбанником, и др. В одном из дворовладений Тобольска описан амбар для хранения хлебных запа­сов — «амбар рубленный с перерубом, покрыт дранью, замок немецкий». Амбары и сараи могли находиться как на территории двора усадьбы (например, в огороде), так и за ее пределами. Но гораздо чаще они являлись час­тью хозяйственного комплекса. Как отмечалось выше, большую часть приусадебных площадей занимало «огородное место». Здесь помимо самого огорода могли размещаться и хозяйственные постройки — сараи, амбары, бани; часто именно в огороде устраивались колодцы. Иногда колодцы бы­ли рассчитаны на пользование нескольких живших по соседству семей».

«…На усадьбах или перед ними возводили для хранения хлеба, как и повсюду у русских, амбары (или житницы), для съестных припасов — погреба, которые иногда делали с надпогребницею — срубным помещением, также использовавшимся под продоволь­ственные запасы. Для различного инвентаря имелись навесы и сараи. Помещения для скота были или срубные (хлева, ко­нюшни), или загоны, огороженные заплотом. Скотный двор мог примыкать вплотную к дому, но чаще располагался на открытой огороженной усадьбе.

Для проезда на усадьбу служили ворота, собранные из досок, над которыми делали двускатйый навес; сзади обычно устраивали огород, который обносили более легким ограждением. Иногда на усадьбе или огороде соору­жали погреб, колодец, здесь же могла стоять баня (мыльня).

Бани были небольшие, чаще всего срубные ,но встречались и «землянки». Земляная баня считалась более «паркой». Бани топились по-черному: при входе в углу складывали печку-каменку из дикого камня. На печи в котле на­гревали воду. Кроме того, воду грели в бочках, опуская в них рас­каленные камни. В бане вдоль стен, как и в избе, пристраивали лавки, на которых стояла банная утварь. Ближайшая к печи лавка («полок»), более высокая и широкая, служила для паре­ния; мылись, используя деревянные ушаты и корыта, воду чер­пали деревянным ковшиком.Такое внутреннее убранство бани сохранялось вплоть до XX в. без измене­ний. Предбанники («предсенье») были редки. Сибиряки, как и русские-северных губерний, любили, распарившись, остужаться на холодном воздухе, окунаться в воду, растираться снегом.Бани были далеко не в каждом хозяйстве, возможно, потому, что под­вергались налоговому обложению. Известно, что в начале XVIII в. был введен такой налог на бани. Поэтому баней нередко пользовались сообща по нескольку семей.

С развитием хозяйственной жизни в 18-м веке в Тобольске увеличилось и количество строений на усадь­бах, и сами постройки становились многообразнее. Так, амбары для зерна строили но только одноэтажные,но и двухэтажные, с галерейкой наверху. Такие двухъярусные амбары встречались и на Европейском Севере. Под зерно использовали иногда оба этажа, иногда — только нижний, а верхний служил для хранения вещей. Амбары ставили вблизи дома, так чтобы можно было ви­деть их из окон. Погреба строили со срубом, углубленным в землю. Сверху его закрывали накатником и засыпали землей, оставляя для входа квадратное отверстие, закрывавшееся крышкой. Над погребом возводили сруб, по виду похожий на небольшой амбар («амбарушка» или «клетишко»). В яме, покрытой сверху землей, где летом лежал лед или снег, хранили квас, пиво, масло, сметану, мясо, рыбу и проч. На зиму клали туда разные огородные овощи и ставили бочки с солеными огурцами и^-груздями,. На верху по­греба складывалась разная деревянная посуда (кадки и проч.), а также мука, употребляемая летом в пищу. Между амбаром и погребом под одной общей крышей находился так называемый навес(или крыша), где стояли телеги, сани, сохи, бороны и проч. Сюда также складывали дрова и хозяйственные припасы.

Получила распространение в Тобольске «завозня» — специальная изолированная постройка для хранения повозок, саней, сельско­хозяйственного инвентаря и сбруи. Ее особенностью были широ­кие двупольные двери.К дому сзади пристраивали задворье — закрытое со всех сто­рон помещение, где держали птицу .Стали сооружатьобширные сенные сараи. Кроме того, сено складывали на плоский настил кровли помещений для скота. Постройки эти обычно были не­большие, о чем свидетельствуют их названия, включающие уменьшительные суффиксы: «хлевушко», «стайка». Строили ихиз нетолстых бревен. У некоторых помещений, предназначенных для содержания молодняка или хранения ульев с пчелами в зим­нее время, пазы между бревнами прокладывали мхом. Такие по­стройки назывались «мшанниками», или «омшанниками», как и повсюду в России. Кровлей их являлся накатник из бревен, иногда засыпанный сверху землей. На срубы «стаек» и хлевов укладывались жерди, а на них осенью убирали сено. Зимой сено сбрасывали под ноги животным через раздвинутые жерди. Все эти постройки были без окон и пола, с низкими дверями. Ко­нюшни по размерам были больше, чем стайки, с широкими одно или двупольными дверями. В каком-либо венце сруба про­резывали два-три небольших оконца. Кровля чаще всего была тесовая, двускатная, на «самцах», Нередко над конюшнями, а иногда также и над «стайками» делали крытые сеновалы: «конюшня с сеновалом», «стайка с сеновалом».

Усадьбы стали разделяться на передний и задний дворы. На переднем дворе («чи­стом») размещались дом, амбар, погреб, завозня и проч.

На скотном дворе «стайки», хлевы и конюшни также стоял и по краю усадьбы и соединялись бревенчатым заплотом. По пе­редней грани усадьбы заплот прерывался воротами, возле кото­рых были одна или две калитки. Полотна ворот и калиток кре­пились на столбах при помощи деревянной втулки («вереи») пли железными крюками. На этих же столбах сооружали над входом небольшую двускатную крышу. Ворота обычно были закрыты и запирались массивным деревянным засовом. Калитка изнутри имела небольшую железную или деревянную задвижку. К ней привязывали ремешок и через небольшое отверстие пропускали на уличную сторону. Потянув за ремешок, можно было поднять задвижку и открыть калитку. Снаружи калитки была прибита железная бляха — «жиковина» или «жукбвина», а над ней укреп­лено железное кольцо. Этим кольцом стучали по бляхе, если ре­мешок от калитки не был продет наружу. «Жуковину» обычно делали фигурной (стилизованное изображение жука), а кольцо различным образом перевивали, что создавало красивое оформ­ление входа.

На неблагоприятное время года всю усадьбу или только скот­ный двор сверху накрывали соломой, уложенной на решетку из жердей. Временная кровля над скотным двором позволяла домашним животным лучше перенести зимнюю стужу, а потому была более распространена в таежных местно­стях с суровым климатом. В этой же зоне встречались усадьбы с крытым двором, вплотную примыкающим к дому, аналогичные усадьбам северной полосы Европейской части страны. Крытые дворы вмещали в себя многие другие хозяйственные постройки, которые в виде отдельных срубов размещались внутри большого общего сруба. Пространство двора могло быть перегорожено по вертикали на два яруса, один из которых служил для хранения сена. Большинство замкнутых усадеб были разделены на чистый двор и пригон. Переднюю часть усадьбы занимал чистый двор (ограда), где стоял дом. Пригон (скотный двор) помещался в дальней от улицы части усадьбы. Иногда пригон располагался сбоку от чистого двора. В таком случае делались еще одни во­рота на улицу, через которые проходил скот.А скота в Тобольске того времени было очень много. Его пригоняли калмыки из степи в любом количестве…»

Татары же жили по-другому! До середины 18-го века они жили САМОБЫТНО т.е. как их предки…Как они строились нам расскажет Н.А.Халиков( Казань, Институт истории АН Республики Татарстан): «…Известно, что самобытным жилищем сибирских татар Тобольской и Томской губерний в прошлом была срубная, а также глинобитная (саманная) или пластовая (дерновая) изба с плоской земляной крышей, обычно без потолка, и с земляным полом. Постройки на открытом дворе в большинстве случаев располагались бессистемно…».Чтобы было ещё яснее и шире я приведу здесь описание татарских домов Тобольска 1666года неизвестным иностранным путешественником (хотя учёные сходятся во мнении, что это был Юрий Крижанич).Итак: «…Татары также имеют в нижнем городе у реки свой собственный квартал, в котором они обстраиваются и живут в своих юртах, которые они строят низкими, из дерева; юрты эти имеют низкие двери, через которые нужно пролезать на корточках, едва в ¹₃ локтя вышиной, и кото­рые показались нам очень странными; они не имеют печей, вместо которых употребляются камины и трубы, сделанные из палок, обмазан­ных глиной, и притом таких низких, что они еле выступают над крышей; поэтому, когда они разводят огонь, он, вместе с пылающими искрами летит так высоко, что издалека видно, где живет татарин. Их жилища не имеют окон, лишь наверху, посредине крыши проделано круглое отверстие, через которое проходит [дневной] свет: некоторые [татары] зимою кла­дут сверху кусок льда, который дает ясный свет, другие-же и [это делается] чаще всего из соломы или сена в старом мешке или рагоже (Ragosko) делают большую затычку и за­делывают ею дыру; подобную же пробку упот­ребляют они и в своих трубах, когда огонь выгорел, чтобы тепло осталось в комнате, как я и сам это делал когда жил в подобной юрте. Зти дома не имеют никаких крыш: наверху они совсем плоски, на поверхности же обло­жены толстым слоем земли; поэтому летом они совсем зеленые. В комнатах находятся очень широкие скамьи, подобные тем, какие имеются в банях, шириною в рост человека; на них они сидят, спят, стоят, имеют свою постель на толстом матраце или войлоке. Бога­тые татары украшают своя скамьи дорогими коврами (Tapoten)». ( М.П.Алексеев. «Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей». Иркутск 1932г. стр.332, 333.).

Н.А.Халиков продолжает: «…ВXVIIIв., особенно с середины XIX столетия у них стали распространяться полузакрытые и закрытые дворы и более совершенные жилища: изба-сени, изба-сени-клеть, изба-сени-изба, прируб, пятистенок. Часто жилище отличалось высокой подклетью, стропильной двух­скатной или шатровой крышей. Исследователи [Валеев 1980, Томилов 1980] считают эти иннова­ции в строительной культуре местного населения результатом заимствования из практики русско­го зодчества. Кроме традиционной клети — итлек, под влиянием русских соседей сибирские татары сооружали двухкамерные и двухэтажные клети, а также амбары — совосна (русская "завозня"). Перечень можно было бы продолжить…».(Н.А.Халиков. «Влияние русских строительных традиций на жилище татар…». Сборник научных статей «Русские,тюрки, уральцы» Тобольск –Омск 2000год)…

…А ведь Тобольск мог стать каменным уже в начале 18-го века. И было это так: «…После того как очередной пожар Москвы 26-го июля 1699 года истребил Китай-город и часть Белого города, это несчастье, как да­лекое эхо, отозвалось и в Тобольске — Грамотой Сибирского приказа, рекомендовавшего перестройку всего Тобольска в надежном материале. 2-то июля 1700 года сюда вновь был отправлен указ по тому же поводу с подробной инструкцией, как вести строительство каменных жилых домов. Указ получили в Тобольске 16-го ноября. В исполнение его С. У, Ремезов составил проект каркасного жилого дома. К этому появилась и важная местная причина.

4-го июля 1701 года Тобольск вновь горел. Пожар возник под го­рою в татарских юртах, но погибло и 500 русских дворов. Пламя пере­кинулось на гору. Острог удалось отстоять. Реагируя на новые бедствия, Петр I прислал указ, по которому полага­лось «велеть улицы раэмеривать прямые, чтобы двумя телегами возможно было разъезжаться свобод­но», а татарскую слободу, виновницу уже не одного пожара, велело было убрать из центра города. Но этот указ остался невыполненным. Неуда­чу потерпело и стремление застра­ивать Тобольск каменными домами…

…Проект «каменной палатки», разме­ром в плане 6,4 х 6,4 .м предусматри­вал устройство деревянного каркаса, обложенного кирпичом сырцовым—изнутри и обожженным — с фасада. Дом завершала двухскатная черепичная кровля, устроенная так, что при надобности могла быть поднята для надстройки второго этажа (на чертеже Ремезова она показана в перспективе). Пол дома был вы­соко поднят над хозяйственным подпольем, что отражало древние тра­диции (возведения изб на подклетях). Дом состоял из двух половин — холодных сеней и теплой избы .

Неизвестно, удалось ли построить хотя бы опытный дом. Город на­ходился в тяжелом положении. Погорельцы ютились в пещерах, вырытых в откосах соседнего Панина бугра. Надвигалась зима, и они спешили рубить привычные деревянные избы из доступного мате­риала. В этих условиях Ремезов .вынужден был разработать еще и проект брусяного дома на иве квартиры . Он представляет прямоугольник, размером 25,6x8,2 м. Каждая квартира по своей пло­щади более чем в три раза превосходит площадь «каменной палатки». Помимо больших сеней, она содержит 5 жилых помещений. Наиболее крупная комната — передняя, светлица или «крестовая» (от наличия в ней киота с иконами). Вокруг нее группировались другие жилые помеще­ния. Одна из таких комнат названа спальней, или тайной. Рядом с ней чулан и еще два чулана поменьше».Вообщем не получилось…

       Давайте посмотрим какой была Подгора в начале 18-го века: «…Нижняя часть Тобольска не имела укреплений. Посад под горою перешагнул реку Курдюмку и, ограниченный в своем развитии на запа­де Иртышом, а на востоке Паниным бугром, устремился на юг. Не и здесь встретилось препятствие в виде Козьего болота. Это определило длину Нижнего посада — от горы до болота в 1214 метров.

С юга на север текло ряд небольших речек: Сабунов исток, переходивший в речку Ключевку, питался водой небольшого Туляцкого озерка, находящегося в восточной части посада. Ключевка впадала в Курдюмку. Более крупная речка Тырковка, вытекавшая из оврага, разде­лявшего Панин бугор от Подчувашского мыса, разливалась на Княжем луге болотом, из которого взяли свое начало ее притоки: Пиллигримка и Луговая. Вытекавшая отсюда же Железинка, с притоком -зе­леным, или Наземкой, впадала в Курдюмку. Еще одна речка — Монастырка, с притоком Солянкой, впадала в Иртыш. Сложная географическая ситуация привела к бессистемности улиц, подчиненных направлениям рек и мостовым переходам через них.

Магистральными улицами здесь были: Захребетная, Немчинова, Кожевникова, Архангельская. По реке Тырковка, Стрелошная, по реке Луговой, Толбузина или Березовская, по реке Железинке, Благовещенекая, Панова, Береговая, Юртовская, Семена Ремезова и главная улица—Большая Знаменская. Она шла параллельно Иртышу от Монастырки к мосту через Курдюмку, а за мостом до Базарного взвоза была короткая торговая Московская улица.

       Мелкие кварталы, в которых порой размещалось всего несколько дворов, разделены были большим количеством безымянных улиц и переулков. Сам Ремезов, давая описание Нижнего посада, замечает: «а поперечных улиц и переулков невместностиради описать невозможно».

Между Иртышом и Знаменской улицей от устья Курдюмки расположилась бухарская, или татарская слобода. Юрты стояли и за Знаменской улицей. Между татарской слободой и монастырем находилась «слобода русских людей».

Знаменский монастырь стоял при устье речки Монастырки, а у Панина бугра находилось четыре десятины земли Софийского двора.

Здесь вдоль откоса горы в 1699-ом году С. У. Ремезов организовал кирпичное производство для будущего «каменного города». В Тобольске 1736 года находилось 3105 дворов. Основным населением были: солдаты и их дети —589 дворов, отставные солдаты и вдовы—183 двора, служивые казаки—322 двора, .посадские и цеховые— 1311 дворов, разночинцы—494 двора, ямщики—141 двор. У татар и бухарцев показано всего 92 двора. Дальше следовали дворы духовенства, подьячих и т. п. Город имел 30 улиц и переулков

На южной границе Нижнего посада был еще «Зелейный двор» (По­роховой завод); на Знаменской улице — Кузнечный двор. Под горой, около моста через Курдюмку, сложился торговый центр Нижнего по­сада. Здесь у откоса горы стоял Красный кабак, пивоварня, купече­ские амбары, харчевня. Против Богородицкой церкви находился рынок.. На берегу Иртыша стояла группа государственных амбаров: соляные, хлебные, винные и склады различных припасов».

И всё-таки были в Тобольске каменные строения в 18-м веке.Да ещё какие!!! «…Каменными постройками Тобольска XVIII столетия были, главным образом, церкви. Только со второй половине века здесь начинают появляться общественные и жилые каменные дома.

Сохранившиеся церкви с их стройными колокольнями и необыч­ным рисунком куполов и теперь придают городу своеобразный силуэт.

Если не считать уже ранее рассмотренных четырех первых камен­ных церквей конца XVII столетия (первая — Преображенская в 1685—1691 гадах в Знаменском монастыре. Второй была Троицкая возведенная в 1691—1694 подах на Базарной площади Верхнего посада взамен сгоревшей деревянной. Третья — Богоявленская церковь возведе­на в 1690—1691 годах на Нижнем посаде, неподалеку от лестницы Базарного взвоза.(Местоположение этой церкви определило одну любо­пытную ее особенность. Когда в. 1685 году жители прихода решили взамен небольшой временной летней строить каменную зимнюю цер­ковь, они потребовали, чтобы у нее была особенно развитая трапез­ная: «...чтобы нам всем городским людям горным и подгорным, приез­жим всех чинов людям в зимнее время было прибежище, для того, что­бы та церковь стала близ площади на базаре безпристанно и безвыход­но в трапезе греются». Так и было сделано. При сравнительно не­большой церкви построили большую трапезную. Между ней и храмом навесили массивную дверь, которая в часы, когда не было службы, закрывалась, в то .время как трапезная оставалась открытой и служи­ла зимой убежищем для прозябших торговцев и посетителей базара. Таким образом, Богоявленская церковь одновременно была и чисто общественным зданием).

Четвертая церковь — Спасская, на ул. Войкова, построена несколь­ко позднее, в 1710—1713 гг. Сохранился только фрагмент ее фасада.Но и его достаточно, чтобы судить о выразительной пластике стены, рассчитанной на эффектную игру светотени.

Дальше в церковном строительстве Тобольска наступает значи­тельный, перерыв. Все силы будут отданы постройке «каменного города», а затем Указом Петра 1-го с 1714 года было прекращено на многие годы, каменное сгроительство во всей России, кроме Петербурга.), то более десяти остальных каменных храмов Тобольска были по­строены за четыре десятилетия 40—80-х годов XVIII века, и больше в в Тобольске каменных церквей вообще не строилось. Таким образом, в своих формах они отражают короткий и стиллистически цельный этап архитектурной истории города. Исключение составляет Никольская церковь. Начатая и доведенная до сводов ко вре­мени издания указа 1714 года о повсеместном запрещении каменного строительства, кроме Петербурга, она была возобновлена постройкой в 1724 году по особому разрешению правительства Но строительство ее продолжалось до 1744 года .

После отмены указа первой постройкой оказалась заложенная в 1735 году Благовещенская церковь (стоявшая на углу ул. Мира и Ер­шова), но достроили ее только в 1758 году, когда заменили времен­ную деревянную паперть на каменную и возвели колокольню.

В 1737 году началась перестройка сооруженной еще в 1691-м году Богоявленской церкви на базе нижнего посада . В задачу «каменных дел подмастерья «Корнелия Михайлова сына Переволоки» входило по­строить колокольню, а основной объем церкви надстроить вторым эта­жом. Верхняя церковь была на имя Владимирской Богородицы и по­тому в литературе и документах последующих лет эта церковь носила название Богородицкой (она стояла при начале подъема на Прямской взвоз).

К. М. Переволока выполнил эту задачу к 1744-му году. В том же 1744 году построены еще 'были две церкви: Рождественская (на углу современных улиц Декабристов и Семакова) и Анд­реевская (на Ротной улице между улицами Урицкого и Буденного). Трапезная Рождественской церкви значительно шире основного объема.

Этот прием в дальнейшем повторяется в ряде других церквей. Он основан на функциональных особенностях. Высокий, с двумя ярусами больших окон, основной объем использовался в летнее время. В холод­ные сибирские зимы отапливалась только низкая трапезная, а основная церковь закрывалась. Таким образом, трапезная оставалась без алта­ря и иконостаса, и для этого по обе стороны главного объема устраивались приделы. Они и расширяли трапезную по отношению к главной церкви. Разница ширин смягчалась закругленными углами, соответст­вовавшими алтарным нишам приделов. Следующей строилась одна из наиболее архитектурно интересных церквей Тобольска—Михаилоархангельская. Ее заложили в 1745 году (на углу современных улиц Ленина и Кирова). В этом сооружении с большим мастерством развиты наметившиеся ранее новые формообра­зования и детали. Кровля колокольни еще более усложнена. Ее грани, а также обрамление слуховых окон, очерчены декоративным орнамен­том. С неменьшим мастерством завершен основной объем церкви и ал­тарь. Здесь железные кровли куполов получили накладные металлические украшения .

Вслед за Захарьевской строилась Крестовоздвиженская или Покровская церковь за речкой Монастыркой. Строить ее начали в 1753, а закончили в 1771 году. Церковь долго стояла без колокольни, которую возвели только в 1779—1784 ггХотя Покровская церковь и начата строительством за шесть лет до Захарьевской, но заканчивалась много позднее, а ее архитектура унаследовала некоторые особенности последней». Ну, и т.д.

Кто же был автором проектов сооружений, которые даже в руинах производят впечатление первоклассных памятников архитектуры? «… Из­вестно только, что в 1720—30 годах строительством Тобольских церк­вей занимался подмастерье М. К. Переволока, но известно также, что делал он это «показанному ему абрису» т. е. проекту. При этих обстоятельствах представляет интерес некоторые косвен­ные сведения. Так, например, замечание посетившего в 1773 году То­больск академика Фалька. Он записал в своем отчете: «...В Тобольске познакомился я с ученым ямщицким семейством. Ямщик Косма Чере­панов зажиточный и умный человек, приобретший познания в науках собственным домыслом, особенно искусный резчик и з о д ч и й, имеет хорошие сведения в математике, механике, истории и в точных науках, и по всем иным частям есть у него библиотека, состоящая из 400 книг. Брат его Илья Черепанов сочинил «Сибирскую хронологию» в свобод­ное от его промысла время. Сын его самоучкою сделался хорошим жи­вописцем. Он пишет портреты на масле, весьма схожие с подлинника­ми, работу оканчивает в четыре дня и получает по 4 и по 5 рублей за портрет, что в Сибири значит очень много».

Ученый ошибся в имени младшего брата, — он был Иваном. В ос­тальном же Фальк дает сжатую и яркую характеристику талантливой семье, более известной по имени автора знаменитой «Сибирской лето­писи».

Разрозненные сведения о строительной деятельности Черепановых обнаружены в архиве. В 1769 году в новой Омской крепости решено было построить каменную соборную церковь. Строитель был запрошен из Тобольска. Губернатор прислал «знающего в архитектуре каменно­го строения тобольского ямщика Черепанова» (Ивана).

Такую отличную рекомендацию губернатор мог дать только надеж­ному специалисту, много строившему в Тобольске. Но когда летом то­го же года Иван Черепанов был отозван в Тобольск ямщицким старо­стой (он должен был отправиться в Петербург для защиты обществен­ных интересов), последний рекомендовал Омскому начальству «вместо его принять столь же в каменном строении знающего, сколько он, брата его родного тобольского ямщика Козьму Черепанова».

На этом сведения прерываются до 1781-го года, когда И. Чере­панов сделал и росписал иконостас церкви в городе Петропавловске. Только он успел закончить эту работу, как был приглашен в Ямышевскую крепость, а в 1788 году И. Черепанов заключил договор строить церковь в Бийской крепости и т. д.

Главной ареной деятельности братьев Черепановых все же был их родной Тобольск. Здесь крепло их мастерство.

В тобольской переписной книге за 11748 год записано: «...тобольско­го ямского охотника Козымы Черепанова сын Александр 17-ти лет».

Если условно принять, что отец был лет на 25—30 старше сына и примерно в эти годы начал свою строительную деятельность, то она как раз падает на 40—60 годы XVIII столетия, когда было построено большинство тобольских церквей. Иван, видимо, был моложе Кузьмы.

Приведенный выше обзор формообразования тобольских церквей свидетельствует о вероятности предположения, что многие из них мог­ли быть построены одним и тем же зодчим или архитекторами одной школы. Не так просто в Сибири того времени было найти специалиста строить такие сооружения, как каменные церкви. Для устройства их фундаментов, и особенно куполов, нужны были знания математики и механики, для создания проектов—художественный вкус. Как видно из записок академика Фальке, этими качествами в полной мере обладало семейство тобольских ямщиков Черепановых.

При беглом взгляде на Тобольские церкви прежде всего обраща­ет внимание причудливость контуров их куполов, напоминающих за­вершение украинских церквей.

Это дало основание некоторым историкам считать, что архитекту­ра тобольских церквей занесена с Украины. На такое заключение на­талкивало и то обстоятельство, что с 1702 по 1768 год все тобольские митрополиты были выходцами из Украины. И естественно было пред­положить, что они привезли в Сибирь своих архитекторов. Однако это справедливо только отчасти.

Петр 1 охотно привлекал киевских академиков, видя в них, прежде всего, образованных людей. На митрополичью кафедру в Тобольск в 1702 году был прислан эконом Киево-Печорской Лавры Фелофей Лещинский. Он, действительно, привез с собой ученых монахов и иконопис­цев. Украинские мастера трудились над украшением вновь строя­щегося Троицкого монастыря в Тюмени, но среди них не было архитекторов, да и в Тобольске этого времени церкви вообще не строились.

С. У. Ремезов был единственным архитектором Тобольска начала XVIII столетия. Он строил Кремль, а после указа 1714 года вообще вся­кое каменное строительство в городе прекратилось на добрые двадцать лет.

В Сибири середины XVIII века сложилась самобытная строительная культура, питавшаяся общерусскими барочными настроениями, но соз­давшая свою самостоятельную ветвь этого всемирного стиля — своеоб­разное Тобольское или Сибирское барокко.

Впечатление от тобольских церквей, как причастных к украинским влияниям, объясняется чисто случайным обстоятельством. Когда в по­жаре 1788 года погибли деревянные завершения некоторых церквей, то их восстановили в духе действительно близком к куполам Киевских и Черниговских церквей и, возможно, это сделали украинские мастера».

И в качестве заключения о жизни и строительстве в тобольской подгоре в18-м веке : «…В Тобольске после пожара 1788 года власти энергично взялись за разбивку новых улиц и кварталов, по утвержденному в 1784 году пла­ну и обязывали жителей строить по «назначенным фасадам». Было вве­дено правило, по которому не разрешалось строить деревянные дома длиннее 12 сажен, а «вышина здания, окошки и уборка, чтобы была в кварталах одинакового вида».

Деятельный Федор Уткин не'без успеха руководил застройкой То­больска, но один он не мог обеспечить надзор фактически за вновь соз­даваемым городом. На помощь пришли альбомы «образцовых домов», разработанные в 1809 году в Петербурге. И теперь еще встречаются деревянные дома .начала XIX века. ( например т.н. дом Фонвизина).

Дома, построенные по индивидуальным или образцовым проектам, украшали главные улицы города, но не составляли основу его массовой застройки. В Тобольске часто встречается шестиегенный дом (с перерубом.) на подклети, которая превращена в жилой этаж . Дом, в верхнем этаже, имеет две жилые комнаты по краям и одну в середине, снабженную тройным «итальянским» окном. Первый этаж повторяет планировку верхнего, с той только разницей, по помещение с окнами во двор, превращено в кухню. Дом перекрывался двухскатной тесовой кровлей, фронтоны которой скупо декорировались обрамлением небольшого слухового окна. Основной декор дома сосредотачивался на наличниках окон и ставнях. Здесь можно встретить своеобразную интерпретацию мотивов каменной архи­тектуры .классицизма, но немало и самобытных декоративных форм и деталей .

Теперь их осталось немного и они ветхи, но те, что сохранились, едва насчитывают 70—80 лет своего существования, хотя, несомненно, отра­жают более ранние строительные приемы.

Беднота и средние слои городского населения жили в одноэтаж­ных избах. Тысячи их гибли в пожарах и вскоре вновь занимали свои места. Основная масса населения Тобольска — служивые люди, присы­лаемые сюда из русских городов, приносили и привычные им вкусы и строительные навыки. Они не задерживались в сибирской столице, а от­правлялись дальше на основание новых острогов и слобод. Все это не способствовало образованию .самобытного, только для Тобольска прису­щего, типа рядового жилого дома.».

Материал подготовил:В.П.Тоболяков.